похрапывают гости. Ночью она встала, засветила лучину, подошла к спящим, отвернула подол одеяла, посмотрела, хотела разбудить старика-мужа, чтобы и он взглянул, но не решилась, легла снова.
Рано утром Мина-Биби отправилась за водой, пошла подоить корову — и работа спорилась у нее лучше обычного. Казалось, она помолодела от радости. Иногда она входила в комнату, но сейчас же возвращалась, ибо забывала, зачем вошла, так она волновалась. Когда, перемывая посуду перед очагом, она стукнула тарелками, Ован-дядя рассердился, сказав: «Тише, разбудишь». А Мина-Биби, побледнев, ответила: «Хоть бы отсохла эта рука!». Сказала и остановилась в недоумении, не зная, продолжать ли работу.
Дядя Ован стоял у порога с доброй улыбкой и желал доброго утра приходящим к нему соседям с поздравлениями.
— Вам того же желаю. Да увидите и вы своего кариба (живущего на чужбине).—Приговаривая эти слова, Ован подносил каждому чарку водки и сушеные фрукты.
Еще в прошлом году он решил зарезать быка в случае приезда сына. И когда об этом он говорил со своей старухой и последняя предложила вместо быка зарезать барана — Ован рассердился и сказал, что обещание нужно выполнить. Затем Ован пошел в конюшню. Второпях он утром забыл покормить скот. Он прилежно убрал конюшню, накинул, коровам и быкам сена—большие охапки,— ему казалось, что и скот вместе с ним радуется приезду сына. Коровы усердно жевали сено, а Ован с умилением растирал их спины своими жесткими руками.
