Рабочий немного смутился и хотя отнекивался, но так как торопился, поблагодарил несколько раз и ушел.
После ухода рабочего на минуту воцарилась тишина; затем заговорил один из сельчан:
— Намедни тоже один пришел: мацони, говорит, хочу. Девка наши дали ему мацони. Он поел да и спрашивает:— Что стоит?
— Что, спрашиваю, стоит?
— Да мацони!
— А я ему: послушай, грек, отстань, говорю, не каркай, не то иссякнет молоко у баранов!
— Да вы чему дивитесь? Разве в городе мацони не на деньги покупают!
— Коль за деньги, значит и у нас будет за деньги, дивиться не будем!
— Тирацу!— обратился ко мне дядя Несо, который впервые открыл планщиков.
— Что, дядя Несо?— отозвался я.
— Ну что, видишь? Не говорил я, что с этой машиной у нас все иначе пойдет: дали ему мацони поесть, а он спрашивает, что мол, стоит мацони—хочу заплатить!
— А как же иначе! А разве то хорошо, что всякого, кто придет— накорми, да напой даром! А ты знаешь ли в который это раз приходят? Вот и намедни я одному дал хан муки,—сердито заговорил младший брат дяди Ованеса.
— Если опять придет, опять дай,— приподняв голову, невозмутимо ответил дядя Ованес.
— Будь ты благословен!— заметили несколько стариков.
— Вот тебе и на! Они будут приходить сюда на заработки, а я им даром хлеба да яиц буду давать! Что ж, по-твоему, осел я, что-ли, для них?
— Да что ты, братец, что мы в долгу что ли ему? Нет, брат, теперь за все деньги будем брать. Что бы ни захотели, сперва пусть заплатят. А кто без денег даст, чтоб ему ни дна, ни покрышки,— заголосили зараз несколько сельчан вместе.
— А вы вот что, детки: не гневайте бога, чтоб не прекратилось довольство-то наше!—с грустью промолвил один из стариков и начали спорить... Шум и гам усиливался...
Это было при начале работ по постройке тифлисо-карсской железнодорожной линии.
