реворачивают да ломают, так мне и кажется, будто евреи Христа мучают!
— Да что и говорить: конечно хуже будет!—со вздохом отозвались со всех сторон.
В это время один из рабочих по постройке поднялся к нам ва ущелья. Поздоровавшись, он обратился ко всем:
— Кто из вас продаст мне один хан муки?
— Да ты откуда, любезный?—спросил его дядя Ованес.
— Из турецкой земли.
— Дядя Ованес, дядя Ованес! Ты бы его спросил, из какого он города,— полюбопытствовал один из сельчан.
— А, примерно сказать, как прозывается ваш город?—спросил дядя Ованес.
— Сиваз.
— Си-ва-з!- растянувши таинственно, повторил дядя Ованес.
— Как он сказал, дядя Ованес?
— Сиваз!
— Па, чтоб твоего покойника собаки съели!— захлопав в ладоши, захохотали несколько сельчан.
— А оттуда до нас сколько же, примерно, месяцев дороги-то будет, приятель?— продолжал расспрашивать дядя Ованес.
— Три месяца․․․
— Па-о!—единогласно воскликнули удивленные сельчане.
— Присядь-ка, любезный, присядь; откушаешь у нас чего-нибудь,— приглашал его дядя Ованес.
— Heт, спасибо; я тороплюсь,- а вот кто из вас мне один хан муки-то продаст?— настаивал он.
— Эй, девки!—вынесите-ка один хан муки,— громко сказал в дверь дядя Ованес—да и пополнее отмерьте хан-то!
Одна из тех, к кому обращался дядя Ованес, вынесла хан муки и хотела его высыпать рабочему в мешок.
— А какая будет цена?—спросил рабочий.
— Да ты ссыпай в мешок-то!!
— Нет, вперед надо цену узнать.
— Да ты ссыпай,— продолжал дядя Ованес,— а потом узнаешь; коли-дорого будет—опорожнить не долго.
Рабочий раскрыл мешок, девка ссыпала муку и ушла.
— Сколько же дать?—спросил рабочий и из-за пазухи достал кошелек.
— Ничего не надо, любезный: мы с пришельцев денег за хлеб не берем, мы наше добро за деньги не продаем! Кушай на здоровье!—сказал дядя Ованес и затянул свою трубку.
